Бывает так, совершишь подлость и ничего вроде, даже и не заметил. И только с годами оно саднить начинает. И тем больше, чем дальше.
Это случилось более тридцати лет назад. Я, молодой москвич, и по возрасту и по стажу, выгуливаю собачек. Недавно женившись, я живу в семье жены. А у них там ещё две собачки, если правомерно скотч-терьеров называть собаками. Сам-то я большой и давний поклонник собак, но не до такой же степени, чтобы скотч-терьеры. И вот я вечерами выгуливаю этих, не знаю кого, не к ночи будут вспомянуты. Поводков даже и не беру — ну куда эти коротконогие бочоночки убегут — их младенец на четвереньках обставит.
И вот гуляем мы с ними как-то, время ближе к полночи, людей никого. Только чернь вокруг и где-то в черни этой чёрные силуэты моих собак чернеют, неспешно перебирая тем, что у других называется ногами.
Вдруг видим — со стороны метро какое-то движенье неуверенное. Я вижу не очень хорошо, поэтому это движенье мне поначалу показалось просто звуком. Но нет, оно всё близилось и близилось, хотя и очень медленно. Наконец, оно приблизилось настолько, что я услышал его плач.
Это был старик, очень нарядный и даже с бабочкой и он простирал ко мне свои дрожащие высохшие руки, не желающие иметь ничего общего с гордой от накрахмаленности до бесстыдства бабочкой.
Оказалось, что он артист. И театр сегодня пригласил его на какой-то свой юбилей. И старик этот туда доехал, своим ходом, без лимузинов. А вот обратно…
Он давно уже потерял почти всё зрение и много лет не выходил из дома. И не представлял, что однажды о нём вспомнят и позовут на театральный юбилей. Захотят сделать ему приятное. Ну, не представлял. А они сделали ему приятное.
И вот теперь он стоит передо мной и плачет, и просит проводить его домой. Надо сказать, что моё зрение и тогда-то вряд ли много превосходило зрение моего нового знакомого, но всё же я как-то ориентировался в пространстве.
Стали выяснять адрес — а он и адреса своего не помнит. Что-то про Песчаные говорит, а у нас их вон сколько! Ходили мы с ним, ходили, наконец, поняли, что нам улицу Алабяна надо перейти. А как же я на ту сторону — у меня же собаки без поводков. Довёл я его до перехода и отпустил. Да и то сказать, два часа мы с ним проконоёбились. Он перёшёл дорогу — за этим я зорко следил, и его плачущая фигурка в праздничном одеянии слилась с каждодневной чёрнотой. А мы с собаками вернулись домой.
Нет уже ни дома и ни собак. А я ещё есть. А есть ли? И если есть, то зачем? Может быть только для того, чтобы мучиться.
Господи, прости меня!