А какие словами в этих стихах они друг друга приветствовали! Она ему:
...Говорила, когда тебя вижу, Булат,
два зрачка от чрезмерности зренья болят,
беспорядок любви в моём разуме свищёт...
Или вот такую телеграмму однажды ему послала:
Средь роз, в халате и в палате,
я не по чину возлежу.
Но все тоскую о Булате,
все в сторону его гляжу.
Когда б не димедрол и но-шпа,
я знала, что заря всенощна.
Здесь вдоль гранита тени бродят,
здесь на ночь все мосты разводят -
один забыт и не разъят
меж мною и тобой, Булат.
А вот он ей пишет:
Но когда над Летним садом
возносилася луна,
Михаилу1 с Александром2,
верно, грезилась Она.
И в дороге, и в опале,
и крылаты, и без крыл,
знать, о Ней лишь помышляли
Александр и Михаил.
И загадочным и милым
лик Ее сиял живой
Александру с Михаилом
перед пулей роковой.
В общем, подумалось мне, что было бы недурно собрать все эти их посвящения в одну книжку к её выступлению. И собрал, не всё, правда, но что успел найти - восемь стихотворений Беллы Ахмадулиной и шесть Булата Окуджава. Белла Ахатовна потом, просматривая книжку, сказала, что есть и ещё у них посвящения друг другу. Как-то оформил всё это (тексты и картинки наклеил на листы бумаги и распечатал на копировальном аппарате). Сделал брошюру в двадцати экземплярах, чтобы продавать их в музее во время её выступления.
И вот наступило 30-е августа. Народу собралось много. Серёжа Филиппов из Литературного музея привёз камеру, спросил, умею ли я ею пользоваться и, получив утвердительный ответ, уехал. Белла Ахатовна запаздывала. Все с напряжением ждали, приедет, не приедет. Наконец к воротам подъехала машина, из неё вышел Борис Мессерер, помог выйти супруге, взял её под руку и повёл. Белла Ахатовна была не в лучшем самочувствии, но в прекрасном настроении. Я подхватил её под другую руку, и мы пошли втроём, делая остановки, во время которых Белла Ахатовна произносила длинные монологи. По пути она успела мне поведать, что в её фамилии, так же как и в моей, потеряли одну букву «л», а Борис Асафович успел посетовать, что татарское иго до сих пор не кончилось.
Это самое первое «сольное» выступление в музее мне запомнилось плохо, и тому была причина. Наш «народный умелец» Серёжа Филиппов, камеру, оказывается, модернизировал, примотав к ней изолентой другой микрофон, который показался ему лучше, чем родной, на камере. И перед началом записи там надо было переключить специальный тумблерок, чтобы запись звука шла с этого микрофона. Но поставить меня в известность о существовании тумблера он забыл.
И я весь вечер с этой камерой, как дурак, ходил и записывал. А записывалось только изображение, без звука. В общем, первый блин вышел, как положено, комом. А я, когда записываю кого-то на камеру или диктофон, особенно не вникаю в услышанное, рассчитывая потом всё просмотреть и прослушать в спокойной обстановке. Вот и получилось, что я почти ничего из того выступления не помню. Помню только разговор в неформальной обстановке в кабинете Булата Шалвовича, где она рассказывала историю его коллекции колокольчиков. Оказывается, это она подарила ему самый первый колокольчик, сопроводив подарок стихами:
Прими, Булат, мой колокольчик,
умеющий призвать слугу.
Коль ты меня увидеть хочешь,
ты позвони - я прибегу.
А дальше все стали дарить колокольчики, то есть, все добрые, хорошие люди. И я радовалась.
Булат необыкновенно добр, он всегда смеялся только над собой. Всегда, что бы он ни рассказывал, он попадал в глупое положение, все остальные люди были хороши.
...Борис Асафович, как увидел эту самодельную книжку, которую я назвал незатейливо: «Белла - Булату, Булат - Белле», сразу заявил, что покупает весь тираж, все двадцать штук. Но среди собравшихся были ещё желающие и тогда он десять штук оставил, но с условием, что я ещё допечатаю и привезу к ним домой. Я с радостью согласился. И следующий тираж, большой, 200 экземпляров, сделал уже типографским способом. Я приехал к ним, привёз книжки, мы сидели с Беллой Ахатовной и разговаривали, но я был так оглушён тем, что сижу рядом с ней, что ничего не слышал.
И сейчас ничего не слышу, только одно почему-то в голове звучит и звучит. И здесь она снова вместе со своим другом и братом Булатом, ведь Шура Цыбулевский и Гия Маргвелашвили, это и его близкие и давние друзья:
Я знаю, все будет: архивы, таблицы...
Жила-была Белла... потом умерла...
И впрямь я жила! Я летела в Тбилиси,
где Гия и Шура встречали меня.
О, длилось бы вечно, что прежде бывало:
с небес упадал солнцепек проливной,
и не было в городе этом подвала,
где Гия и Шура не пили со мной.
Как свечи, мерцают родимые лица.
Я плачу, и влажен мой хлеб от вина.
Нас нет, но в крутых закоулках Тифлиса
мы встретимся: Гия, и Шура, и я.
Счастливица, знаю, что люди другие
в другие помянут меня времена.
Спасибо! - Да тщетно: как Шура и Гия,
никто никогда не полюбит меня.
-
-
01.12.2010 в 08:59-
-
01.12.2010 в 21:33-
-
02.12.2010 в 09:16