Веселый кладезь смешных и грязных...
Тут мне давний друг звонит и говорит с чувством и нездоровым придыханием:
— И почему же в жизни всё так несправедливо? Почему всё так наперекосяк?
Я не зная, что случилось, вызвался холодную баночку пива к его голове приложить. Знаю, бывает, легчает. А он не благодарит за сочувствие и в драку лезет:
— Вот зачем, например, тебе, кретину законченному, таланту было отпущено безо всякой мерки? Я столько несчастных людей вокруг себя вижу и на троллейбусных остановках, им бы по малой толике от твоей башки отпилить, и при небольшом усердии все они быстро станут президентами разных стран и президентами академий наук одновременно.
Я отвечаю робко, что, дескать, да, не получилось опять… Страна такая. Ну, может и не надо?
Но он не унимается:
— А как же ты, проходимец, за пять лет пять книг успеваешь выпустить? Ты же не детективист. И вообще, — с затаённым от ужаса дыханием от грядущей страшной новости, шепчет он помертвевшими даже по телефону губами:
— Или ты бросил пить?
— Да нет, — говорю, — так радикально пока не получается. Но я работаю и над этим вопросом. Когда-то я раз в две недели напивался, а потом болел два дня и ещё десять дней мучился от стыда. Теперь по-другому. Напиваюсь раз в неделю, потом пару дней лежу, выходя из комы, и ещё три дня лежу от стыда, потом иду и работаю.
Он бросил трубку.
Я тоже обиделся и напился.
Друзья мои, не бросайте трубку. Я, может быть, попробую какой-нибудь другой график. И даже если не получится, это же не повод рвать со мной отношения.
— И почему же в жизни всё так несправедливо? Почему всё так наперекосяк?
Я не зная, что случилось, вызвался холодную баночку пива к его голове приложить. Знаю, бывает, легчает. А он не благодарит за сочувствие и в драку лезет:
— Вот зачем, например, тебе, кретину законченному, таланту было отпущено безо всякой мерки? Я столько несчастных людей вокруг себя вижу и на троллейбусных остановках, им бы по малой толике от твоей башки отпилить, и при небольшом усердии все они быстро станут президентами разных стран и президентами академий наук одновременно.
Я отвечаю робко, что, дескать, да, не получилось опять… Страна такая. Ну, может и не надо?
Но он не унимается:
— А как же ты, проходимец, за пять лет пять книг успеваешь выпустить? Ты же не детективист. И вообще, — с затаённым от ужаса дыханием от грядущей страшной новости, шепчет он помертвевшими даже по телефону губами:
— Или ты бросил пить?
— Да нет, — говорю, — так радикально пока не получается. Но я работаю и над этим вопросом. Когда-то я раз в две недели напивался, а потом болел два дня и ещё десять дней мучился от стыда. Теперь по-другому. Напиваюсь раз в неделю, потом пару дней лежу, выходя из комы, и ещё три дня лежу от стыда, потом иду и работаю.
Он бросил трубку.
Я тоже обиделся и напился.
Друзья мои, не бросайте трубку. Я, может быть, попробую какой-нибудь другой график. И даже если не получится, это же не повод рвать со мной отношения.