Веселый кладезь смешных и грязных...
Недели две назад неожиданно ко мне в гости папа пожаловал. На всякий случай поясню — мой папа. А то некоторые думают, что у меня, кроме правнуков уже и родственников других не может быть. Однако нет, у меня много есть, и папа с мамой в том числе. И вот приезжает мой папа, ненадолго, на три дня всего, даже на два с половиной. Посмотреть, как тут его сынок и внучки поживают.
Папа не молоденький у меня уже, за восемьдесят, а вот не сидится же ему дома, ездит по миру, пристально присматривая за своими чадами. Прямо с Кипра он ещё на пару дней в Лондон заглянуть поехал, проверить, всё ли там путём у моей сестрицы.
Но прежде он на Кипре успел порядок навести. Наутро после его приезда я решил встать пораньше, памятуя, с каким презрением он относился всегда к любителям долгого сна. Поэтому я вместо своих обычных шести часов утра встал в пять. Опоздал, конечно, он уже давно орудовал в саду с секатором, пилой и кетменём. Я пожелал ему доброго утра и спросил, не свозить ли его куда-нибудь по достопримечательности. Папа ответил, что никак невозможно, потому что у него всего два дня осталось, а сад у меня очень запущенный. На это провокационное заявление я не нашёлся ничего сделать, кроме как удалиться в свой кабинет и углубиться в компьютер.
Часа через три жена моя развезла детей по школам и позвала нас завтракать. За завтраком воодушевившийся папа демонстрировал мне семена фасоли, выращённые им из привезённых с Кубы и давал рекомендации по их посадке. Оказывается, именно эта фасоль очень хороша. Там у них на Кубе с мясом большие проблемы и весь необходимый организму белок аборигены получают именно из этой фасоли. Меня подмывало спросить, вывез ли он ещё чего-нибудь с Острова свободы, кроме фасоли и знания, что там нет мяса, но я удержался.
После завтрака папа снова кинулся к своему кетменю, а я к своему компьютеру. Я знал, что мне никак нельзя пытаться составить ему компанию, это может закончиться трагически для моего изношенного организма. Он тоже это знал и щадил мои натруженные больные ноги, руки и спину. Я ему с балкона кричал время от времени, чтобы он не слишком усердствовал — у него ведь ноги и спина тоже немолодые. И даже неуверенно предлагал свою помощь слабым голосом. Но он отмахивался, справедливо беспокоясь за моё здоровье. Сам же он не напрягается, говорил мне папа, так потихоньку, в своё удовольствие.
В обед выяснилось, что папе всё-таки нужен помощник. Иначе ему не успеть осуществить задуманное. А задумки его размахнулись куда дальше моей фантазии, когда я начинал оккупировать чужие территории. Папе понадобились какие-то траншеи, какие-то дорожки, уводящие далеко за пределы нашей территории. Нужен был мальчонка из бангладешцев или пакистанцев, или узбеков, которые по своей работоспособности с кетменём и киркой не имеют себе равных. Договорились, что назавтра я такого помощника найду.
После обеда я, покряхтывая от болей в костях, поднялся наверх вздремнуть. Папа, пружинисто подскочив, побежал в сад.
Я лежал и сквозь накатывающую дрёму видел картинки давно ушедших дней. Как мы живём ещё в Узбекистане, и как мой склонный к компромиссам папа просит меня вскопать огород. А я уже старшеклассник и мне погулять хочется. Но он мне говорит, конечно, сынок, вскопай совсем небольшой участок и иди, гуляй. И показывает — от сих и до сих. Я кричу, ты что, издеваешься? Это же на неделю работы! А он смеётся — здесь на пятнадцать минут работы, максимум на двадцать, я старый и то за полчаса сделаю.
Я пытаюсь выполнить задание — ребята уже давно ждут. Но только с бешенной скоростью я укладываюсь в полтора-два часа. И уже не до гуляний мне после этого — все кости, все мышцы гудят как высоковольтные столбы, глаза из орбит.
Но гулять, конечно, всё равно шёл. И так каждый раз. С тех пор разучился я работать спокойно — только как ужаленный.
Через несколько лет я уже в Москве, женат и еду с тестем на дачу. Там нам песок привезли, а вывалили далеко — к участку не подъехать, и тесть говорит, что неплохо бы было сегодня хоть несколько тачек песка привезти. Я беру тачку, лопату и бегу к куче с песком. Сделал несколько рейсов, вдруг смотрю — тесть на дорогу вышел и смотрит на меня с открытым ртом. Когда я приблизился, он спросил с удивлением:
— А почему ты всё время бежишь? Куда ты торопишься? Устанешь же!
Действительно, подумал я. Чего это я бегу, куда? И пошёл медленней. И только возле ополовиненной уже кучи песка обнаружил, что я снова бегу. Так я за два часа целую машину песка и перевёз. Тесть был в шоке и потом вспоминал много лет о виденном.
…На следующий день я привёз папе помощника, молодого узбека, чтобы им удобнее объясняться было. Папа по-узбекски говорит в совершенстве — так жизнь сложилась, что вырос он в глухом кишлаке. Узбек из уважения к такому работадателю с особенным усердием работает. Как заведённый, только пыль столбом стоит. А дедушка в обед и говорит мне:
— Не нравится мне этот работник. Лентяй какой-то. Завтра до отъезда у меня ещё полдня есть, ты мне на полдня другого работника найди.
Я отвечаю твёрдо:
— Нет, папа. Я сам потом потихоньку закончу то, что ты начал.
— Хорошо, — соглашается папа, — я тебе покажу, что надо доделать. Только ты потихоньку, не напрягаясь, ладно? По пятнадцать-двадцать минут в день. Это тебе будет даже полезно.
А мне так и слышится недоговорённая концовка фразы:
— И иди, гуляй.
Папа не молоденький у меня уже, за восемьдесят, а вот не сидится же ему дома, ездит по миру, пристально присматривая за своими чадами. Прямо с Кипра он ещё на пару дней в Лондон заглянуть поехал, проверить, всё ли там путём у моей сестрицы.
Но прежде он на Кипре успел порядок навести. Наутро после его приезда я решил встать пораньше, памятуя, с каким презрением он относился всегда к любителям долгого сна. Поэтому я вместо своих обычных шести часов утра встал в пять. Опоздал, конечно, он уже давно орудовал в саду с секатором, пилой и кетменём. Я пожелал ему доброго утра и спросил, не свозить ли его куда-нибудь по достопримечательности. Папа ответил, что никак невозможно, потому что у него всего два дня осталось, а сад у меня очень запущенный. На это провокационное заявление я не нашёлся ничего сделать, кроме как удалиться в свой кабинет и углубиться в компьютер.
Часа через три жена моя развезла детей по школам и позвала нас завтракать. За завтраком воодушевившийся папа демонстрировал мне семена фасоли, выращённые им из привезённых с Кубы и давал рекомендации по их посадке. Оказывается, именно эта фасоль очень хороша. Там у них на Кубе с мясом большие проблемы и весь необходимый организму белок аборигены получают именно из этой фасоли. Меня подмывало спросить, вывез ли он ещё чего-нибудь с Острова свободы, кроме фасоли и знания, что там нет мяса, но я удержался.
После завтрака папа снова кинулся к своему кетменю, а я к своему компьютеру. Я знал, что мне никак нельзя пытаться составить ему компанию, это может закончиться трагически для моего изношенного организма. Он тоже это знал и щадил мои натруженные больные ноги, руки и спину. Я ему с балкона кричал время от времени, чтобы он не слишком усердствовал — у него ведь ноги и спина тоже немолодые. И даже неуверенно предлагал свою помощь слабым голосом. Но он отмахивался, справедливо беспокоясь за моё здоровье. Сам же он не напрягается, говорил мне папа, так потихоньку, в своё удовольствие.
В обед выяснилось, что папе всё-таки нужен помощник. Иначе ему не успеть осуществить задуманное. А задумки его размахнулись куда дальше моей фантазии, когда я начинал оккупировать чужие территории. Папе понадобились какие-то траншеи, какие-то дорожки, уводящие далеко за пределы нашей территории. Нужен был мальчонка из бангладешцев или пакистанцев, или узбеков, которые по своей работоспособности с кетменём и киркой не имеют себе равных. Договорились, что назавтра я такого помощника найду.
После обеда я, покряхтывая от болей в костях, поднялся наверх вздремнуть. Папа, пружинисто подскочив, побежал в сад.
Я лежал и сквозь накатывающую дрёму видел картинки давно ушедших дней. Как мы живём ещё в Узбекистане, и как мой склонный к компромиссам папа просит меня вскопать огород. А я уже старшеклассник и мне погулять хочется. Но он мне говорит, конечно, сынок, вскопай совсем небольшой участок и иди, гуляй. И показывает — от сих и до сих. Я кричу, ты что, издеваешься? Это же на неделю работы! А он смеётся — здесь на пятнадцать минут работы, максимум на двадцать, я старый и то за полчаса сделаю.
Я пытаюсь выполнить задание — ребята уже давно ждут. Но только с бешенной скоростью я укладываюсь в полтора-два часа. И уже не до гуляний мне после этого — все кости, все мышцы гудят как высоковольтные столбы, глаза из орбит.
Но гулять, конечно, всё равно шёл. И так каждый раз. С тех пор разучился я работать спокойно — только как ужаленный.
Через несколько лет я уже в Москве, женат и еду с тестем на дачу. Там нам песок привезли, а вывалили далеко — к участку не подъехать, и тесть говорит, что неплохо бы было сегодня хоть несколько тачек песка привезти. Я беру тачку, лопату и бегу к куче с песком. Сделал несколько рейсов, вдруг смотрю — тесть на дорогу вышел и смотрит на меня с открытым ртом. Когда я приблизился, он спросил с удивлением:
— А почему ты всё время бежишь? Куда ты торопишься? Устанешь же!
Действительно, подумал я. Чего это я бегу, куда? И пошёл медленней. И только возле ополовиненной уже кучи песка обнаружил, что я снова бегу. Так я за два часа целую машину песка и перевёз. Тесть был в шоке и потом вспоминал много лет о виденном.
…На следующий день я привёз папе помощника, молодого узбека, чтобы им удобнее объясняться было. Папа по-узбекски говорит в совершенстве — так жизнь сложилась, что вырос он в глухом кишлаке. Узбек из уважения к такому работадателю с особенным усердием работает. Как заведённый, только пыль столбом стоит. А дедушка в обед и говорит мне:
— Не нравится мне этот работник. Лентяй какой-то. Завтра до отъезда у меня ещё полдня есть, ты мне на полдня другого работника найди.
Я отвечаю твёрдо:
— Нет, папа. Я сам потом потихоньку закончу то, что ты начал.
— Хорошо, — соглашается папа, — я тебе покажу, что надо доделать. Только ты потихоньку, не напрягаясь, ладно? По пятнадцать-двадцать минут в день. Это тебе будет даже полезно.
А мне так и слышится недоговорённая концовка фразы:
— И иди, гуляй.