Веселый кладезь смешных и грязных...
Он за мной ходит и бубнит:
— Душа у тебя бессмертная, а ты всё неправильно делаешь. Душу свою бессмертную пачкаешь.
Я сразу в панику — опять чего-то запачкал, а ведь давно уже маме обещал не делать этого.
А тот не успокаивается:
— Ты должен делать всё не так.
— А как?
— Иначе. Ты должен помнить, что душа твоя бессмертна.
О да, я этого забыл. Нет её. Нету никакой души.
Да, я всё в своей жизни делал от души, не подозревая, что её нет! Очень вкусно было! Даже умирать не хочется!
Я-то про себя всё хорошо знаю. И про душу не надо мне врать. Это немножко углерода, немножко водорода, и кислорода, конечно тоже чуть-чуть. От грифеля в карандаше отличаюсь только разным отношением к кислороду.
Иногда нет-нет и задумаюсь о своём брате, грифеле карандашовном и плачу — он честнее.
— Душа у тебя бессмертная, а ты всё неправильно делаешь. Душу свою бессмертную пачкаешь.
Я сразу в панику — опять чего-то запачкал, а ведь давно уже маме обещал не делать этого.
А тот не успокаивается:
— Ты должен делать всё не так.
— А как?
— Иначе. Ты должен помнить, что душа твоя бессмертна.
О да, я этого забыл. Нет её. Нету никакой души.
Да, я всё в своей жизни делал от души, не подозревая, что её нет! Очень вкусно было! Даже умирать не хочется!
Я-то про себя всё хорошо знаю. И про душу не надо мне врать. Это немножко углерода, немножко водорода, и кислорода, конечно тоже чуть-чуть. От грифеля в карандаше отличаюсь только разным отношением к кислороду.
Иногда нет-нет и задумаюсь о своём брате, грифеле карандашовном и плачу — он честнее.
Ничего в ней нет, потому что ее, на самом деле, нет вовсе.
И запачкать ее поэтому мы тоже не можем.
Запачкать мы можем только себя. Сейчас. Пока мы есть.
И волновать нас это может только сейчас. Пока мы есть.
Но, пока мы есть, нас это как раз и волнует.
Потому не надо пачкаться.
Сейчас.
Пока мы есть.