на пути к истине

Люди, посвященные в мои непростые, как у
Льва Толстого, отношения с церковью, будут смеяться, но последняя моя
публикация случилась в «православном журнале для родителей» http://www.vinograd.su/ .
Мой друг Лёня Соколов сказал, что я совсем обнаглел, если со своим…, как бы это
помягче, рылом, в православные воспитатели подался. На что я ему резонно
возразил, что ему же не мешает много лет работать в журнале «Автомобили» то
обстоятельство, что он руль от колеса не отличает.

Справедливости ради надо сказать, что
журнал, хоть и продаётся в церковной лавке, мне показался вполне светским.

---

на всенародное голосование

Сегодня получил письмецо от друга ae_krylov из ЖЖ, который
среди прочих пожеланий говорит:

Третье --
работоспособности и интереса к делу, которому ты служишь. Мне иногда кажется,
что оно (Дело) отодвигается у тебя на задний план. Помни, что в наше время от
сочинительства проку нет. Если чего хочешь оставить потомкам -- так это
фиксация времени и исследования всяческого рода. Без тебя твою работу в этой
части никто не сделает.

Да, думаю, как же это я, в самом деле?
Распыляюсь на всякие рассказики, а Дело страдает! Только устыдился, приходит
второе послание. От друга ste_pan
из ЖЖ же:

Забудь ты
наконец про БШО, и займись собой. Ты, поверь, гораздо интереснее БШ, и, по
крайней мере, чуть живее. Поэтому - пиши! Или думай, а потом пиши. Что-то надо
еще рассказать о себе... Много же интересного вокруг себя. Короче говоря,
займись уже делом. ДЕЛОМ, не поделушками разными, а делом. Хватит уже
бездельничать, тунеядствовать, пьянствовать, морально разлагаться. Можно еще
кое-что успеть.

Призадумался я, что же мне делать, если даже у ближайших
друзей на этот счёт полярные мнения. Пожалуй, это надо вынести на всенародное
обсуждение.

Итак, мне следует:

(может, добрая *Reader* поможет оформить это в виде
голосования –
сам я, за исключением третьего пункта мало к чему способен?)

Вопрос: Итак, мне следует:

1. Бросить всё и заниматься Булатом Шалвовичем Окуджава		0	(0%)
2. Бросить всё и Булата Шалвовича в первую очередь и заниматься рассказиками		1	(12.5%)
3. Бросить всё и продолжить «тунеядствовать, пьянствовать и морально разлагаться»		0	(0%)
4. Не бросать ни того, ни другого, ни третьего		7	(87.5%)
Всего:		8

---

Позавчера моя мелкая, двух лет, увидев на тарелке половинку питы, закричала: «Семисёкл». Я не понял:

— Чего?

— Семисёкл!

— Чего-чего?

— Семисёкл! — уже кричит она.

Наконец в разговор вмешалась шестилетняя старшенькая:

— Папа, ну чего ты не понимаешь, по-английски это полукруг.

Вчера ещё оставался в шоке, а сегодня выкладываю.

---

Не успел выключить

Тёща какой-то сериал смотрит. Она его регулярно смотрит, слава Всевышнему, что только один. Про каких-то там не то институток, не то проституток, но тоже красиво. А я тут зазевался, заигрался в пасьянс на компьютере и забыл выключить телевизор после окончания этого действа. А там уже новости пошли. Я-то давно адаптировался к этой реальности и что бы там ни сказали – всё равно не услышу, ни хоть бы там про начало всемирного потопа, ни хоть бы про присуждение мне Нобелевской премии. Но вдруг слышу краем уха не из телевизора – тёща шипит в мою сторону: «Господи, и они ещё советский строй хают, такой бардак навели!» Параллельно услышал из телевизора, что картошка нынче 70 рублей за кило. Тёща продолжает комментировать себе под нос: «и то вся чёрная, и будет ещё 200!», тихо, так чтобы я не заметил, что они смотрят запрещённые мною в доме советские новости. Тут моя жёнушка подхватывается примирительно, говорит, что порядок надо с образования начинать, а главное – голос её крепнет – чтобы перестали, наконец, воровать, воровать, воровать! Здесь уж и старшенькая моя, шестилетняя, подключилась возмущённо: «А я и так не ворую!» Жена смутилась, стала бормотать, что это просто есть такая страна специальная, где почему-то очень воруют. На это встрепенулась восторженно средненькая дочурка: «Мам, да мы же были в этой стране, помнишь, мам?» Это она вспомнила, как у них с мамой на железнодорожном вокзале в Милане какой-то бомжишка пакет с недоеденной пиццей и недопитым чаем увёл.

А я ничего не сказал. Встал и выключил телевизор.

И самая младшенькая тоже ничего не сказала – она из кубиков башню строила.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

всем счастья в новом году

После большого перерыва я снова здесь.

Вот и наступил новый, совсем новый год. А новый ли? Что-то мне кажется, что было уже это всё, было. Дежавю…

Беспредел и бесправие, безысходность и бессилие…

Ощущение приближающегося конца. Не конца света, но конца России.

А может, это просто я сам не в порядке и то, что ощущаю концом России, это лишь приближающийся конец мне?

Дай-то бог, чтоб так…

Одна радость – семья, дети. Но опять страшно, как они жить будут, что их ждёт?

Так весело было в новогоднюю ночь, было много гостей, в центре стола поставили свечу, что прислала Сорринка. Свеча оказалась необычайной, она светилась изнутри, меняя цвета. А потом, к концу, часа в четыре уже утра, вдруг хлопнула и растеклась воском по всему столу. Было очень весело! Спасибо тебе, Сорринка!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"В сон мне жёлтые огни, и хриплю во сне я..."

Крик души старого лирника:
http://mgizatulin.livejournal.com/15005.html?mode=reply

---

концерт в Лимасоле

Может, кого-то заинтересует концерт шведской певицы Кристины Андкрсон, исполнительницы песен Булата Окуджава:
http://narod.ru/disk/1228765001/%D0%9A%D0%BE%D0%BD%D1%86%D0%B5%D1%80%D1%82%20%D0%9A.%20%D0%90%D0%BD%D0%B4%D0%B5%D1%80%D1%81%D1%81%D0%BE%D0%BD.rar.html

---

Привет, kugelschreiber!

После оживлённой дискуссии, посвящённой героям российской эстрады, я сразу 3-х ПЧ лишился!
Ну, ничего, зато kugelschreiber вернулся. Он троих стоит!

---

про юбилей, замечательную Ксенан и простодушных киприотов

http://mgizatulin.livejournal.com/13060.html#cutid1

---

Антинародные артисты

Тут я в ЖЖ об одном "народном артисте" высказался:
http://mgizatulin.livejournal.com/12581.html
Может, будет кому-то интересно из моих старых друзей?

---

"...Жила-была Белла... потом умерла..."

22 агуста 1998 года открылся Музей Булата Окуджава в Переделкине. Мы заранее решили, что каждую неделю в один их выходных дней у нас будут выступать друзья и современники Булата, рассказывать о нём, о времени и о себе. Сразу же на открытии объявили первого выступающего, который будет выступать через неделю. Кто же мог быть первым. Конечно, только Белла Ахмадулина, самый близкий из его литературных друзей. Они столько стихов друг другу посвятили, что в этом сомневаться не приходилось.
А какие словами в этих стихах они друг друга приветствовали! Она ему:

...Говорила, когда тебя вижу, Булат,
два зрачка от чрезмерности зренья болят,
беспорядок любви в моём разуме свищёт...

Или вот такую телеграмму однажды ему послала:

Средь роз, в халате и в палате,
я не по чину возлежу.
Но все тоскую о Булате,
все в сторону его гляжу.

Когда б не димедрол и но-шпа,
я знала, что заря всенощна.

Здесь вдоль гранита тени бродят,
здесь на ночь все мосты разводят -
один забыт и не разъят
меж мною и тобой, Булат.

А вот он ей пишет:

Но когда над Летним садом
возносилася луна,
Михаилу1 с Александром2,
верно, грезилась Она.

И в дороге, и в опале,
и крылаты, и без крыл,
знать, о Ней лишь помышляли
Александр и Михаил.

И загадочным и милым
лик Ее сиял живой
Александру с Михаилом
перед пулей роковой.

В общем, подумалось мне, что было бы недурно собрать все эти их посвящения в одну книжку к её выступлению. И собрал, не всё, правда, но что успел найти - восемь стихотворений Беллы Ахмадулиной и шесть Булата Окуджава. Белла Ахатовна потом, просматривая книжку, сказала, что есть и ещё у них посвящения друг другу. Как-то оформил всё это (тексты и картинки наклеил на листы бумаги и распечатал на копировальном аппарате). Сделал брошюру в двадцати экземплярах, чтобы продавать их в музее во время её выступления.
И вот наступило 30-е августа. Народу собралось много. Серёжа Филиппов из Литературного музея привёз камеру, спросил, умею ли я ею пользоваться и, получив утвердительный ответ, уехал. Белла Ахатовна запаздывала. Все с напряжением ждали, приедет, не приедет. Наконец к воротам подъехала машина, из неё вышел Борис Мессерер, помог выйти супруге, взял её под руку и повёл. Белла Ахатовна была не в лучшем самочувствии, но в прекрасном настроении. Я подхватил её под другую руку, и мы пошли втроём, делая остановки, во время которых Белла Ахатовна произносила длинные монологи. По пути она успела мне поведать, что в её фамилии, так же как и в моей, потеряли одну букву «л», а Борис Асафович успел посетовать, что татарское иго до сих пор не кончилось.
Это самое первое «сольное» выступление в музее мне запомнилось плохо, и тому была причина. Наш «народный умелец» Серёжа Филиппов, камеру, оказывается, модернизировал, примотав к ней изолентой другой микрофон, который показался ему лучше, чем родной, на камере. И перед началом записи там надо было переключить специальный тумблерок, чтобы запись звука шла с этого микрофона. Но поставить меня в известность о существовании тумблера он забыл.
И я весь вечер с этой камерой, как дурак, ходил и записывал. А записывалось только изображение, без звука. В общем, первый блин вышел, как положено, комом. А я, когда записываю кого-то на камеру или диктофон, особенно не вникаю в услышанное, рассчитывая потом всё просмотреть и прослушать в спокойной обстановке. Вот и получилось, что я почти ничего из того выступления не помню. Помню только разговор в неформальной обстановке в кабинете Булата Шалвовича, где она рассказывала историю его коллекции колокольчиков. Оказывается, это она подарила ему самый первый колокольчик, сопроводив подарок стихами:

Прими, Булат, мой колокольчик,
умеющий призвать слугу.
Коль ты меня увидеть хочешь,
ты позвони - я прибегу.

А дальше все стали дарить колокольчики, то есть, все добрые, хорошие люди. И я радовалась.
Булат необыкновенно добр, он всегда смеялся только над собой. Всегда, что бы он ни рассказывал, он попадал в глупое положение, все остальные люди были хороши.

...Борис Асафович, как увидел эту самодельную книжку, которую я назвал незатейливо: «Белла - Булату, Булат - Белле», сразу заявил, что покупает весь тираж, все двадцать штук. Но среди собравшихся были ещё желающие и тогда он десять штук оставил, но с условием, что я ещё допечатаю и привезу к ним домой. Я с радостью согласился. И следующий тираж, большой, 200 экземпляров, сделал уже типографским способом. Я приехал к ним, привёз книжки, мы сидели с Беллой Ахатовной и разговаривали, но я был так оглушён тем, что сижу рядом с ней, что ничего не слышал.

И сейчас ничего не слышу, только одно почему-то в голове звучит и звучит. И здесь она снова вместе со своим другом и братом Булатом, ведь Шура Цыбулевский и Гия Маргвелашвили, это и его близкие и давние друзья:

Я знаю, все будет: архивы, таблицы...
Жила-была Белла... потом умерла...
И впрямь я жила! Я летела в Тбилиси,
где Гия и Шура встречали меня.

О, длилось бы вечно, что прежде бывало:
с небес упадал солнцепек проливной,
и не было в городе этом подвала,
где Гия и Шура не пили со мной.

Как свечи, мерцают родимые лица.
Я плачу, и влажен мой хлеб от вина.
Нас нет, но в крутых закоулках Тифлиса
мы встретимся: Гия, и Шура, и я.

Счастливица, знаю, что люди другие
в другие помянут меня времена.
Спасибо! - Да тщетно: как Шура и Гия,
никто никогда не полюбит меня.

---

Последняя музыка

А вот теперь самая последняя песня. Она перекликается с давнишней песенкой о Моцарте. Там говорилось, скажем так, о неприятии нормальным человеком какой-то государственноё программы. Мы поговорим об этом стихотворении потом, но сейчас . просто вспомним, что оно было очень пронзительное и очень антисоветское: Очень пронзительно говорилось:
Моцарт отечества не выбирает —
просто играет всю жизнь напролет.

А сейчас уже не было желания дискутировать с властью. Хотелось выкрикнуть последнее:
ОТЪЕЗД
Владимиру Спивакову
С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга.
Бричка вместительна. Лошади в масть.
Жизнь моя, как перезревшее яблоко,
тянется к теплой землице припасть.
Ну а попутчик мой, этот молоденький,
радостных слез не стирает с лица.
Что ему думать про век свой коротенький?
Он лишь про музыку, чтоб до конца.

Времени не остается на проводы...
Да неужели уже не нужны
слезы, что были недаром ведь пролиты,
крылья, что были не зря ведь даны?
Ну а попутчик мой ручкою нервною
машет и машет фортуне своей,
нотку одну лишь нащупает верную -
и заливается, как соловей.

Руки мои на коленях покоятся,
вздох безнадежный густеет в груди:
там, за спиной - "До свиданья, околица!"...
И ничего, ничего впереди.
Ну а попутчик мой, божеской выпечки,
не покладая стараний своих, -
то он на флейточке, то он на скрипочке,
то на валторне поет за двоих.

И Владимир Теодорович ответил. Впервые не музыкой, а стихами и очень хорошими. Видимо, он любил нашего не меньше нашего:

ВЛАДИМИР СПИВАКОВ

ПУТЕШЕСТВИЕ ДИЛЕТАНТА
Булату Окуджаве
С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга.
Бричка вместительна, лошади в масть.
Сердце мое - недозрелое яблоко -
К Вашему сердцу стремится припасть.
Молодость наша - безумная молния,
Вдруг обнажившая Землю на миг.
Мы приближаемся к царству безмолвия,
Влево и вправо, а там - напрямик.
Вместе мы в бричке, умело запряженной,
Вместе грустим мы под звон бубенца,
Смотрим на мир, так нелепо наряженный,
Праздник, который с тобой до конца.
Медленней пусть еще долгие годы
Бричка нас катит дорогой крутой,
Пусть Вас минуют печаль и невзгоды,
Друг мой далекий и близкий такой!
Музыка в Вашей поэзии бьется,
Слово стремится взлететь в облака,
Пусть оно плачет, но лучше - смеется.
И над строкою не дрогнет рука.
По пути из Зальцбурга в Вену
7 октября 1995 г.
P.S. Наша последняя встреча в канун Нового года, после моего концерта в консерватории, как вспышка в памяти, которая никогда уже не угаснет: он — в толпе, я к нему кинулся, мы обнялись, крепко, быстро, в последний раз. Если бы знать, что в последний...

---

вот ещё стихи

Почему-то мне захотелось поделиться своими сокровищами. У меня их полные короба. Но я буду открывать только одну коробушечку. Там лежит самое заветное, там вся жизнь его, кого я так давно люблю. И моя тоже. Почему-то не хочется идти по порядку, почему-то хочется начать с конца

Смилуйся, быстрое Время,
бег свой жестокий умерь.
Не по плечу это бремя,
бремя тревог и потерь.

Будь милосердней и мягче,
не окружай меня злом.
Вон уж и Лета маячит
прямо за ближним углом.

Плакать и каяться поздно.
Тропка на берег крута.
Там неприступно и грозно
райские смотрят врата.

Не пригодилась корона,
тщетною вышла пальба...
И на весле у Харона
замерли жизнь и судьб\

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дом на Мойке

Мне, почему-то, очень нравится одно стихотворение, 
нашего Булата, знаете ли, Окуджава. Не одно, конечно, но в этом я почему-то нахожу всё, 
и аргументы к спору на исторические темы и сладость смоквы. Кстати, 
ещё забавная штука: фамилия Аракчеев с татарского переводится 
как глубоко пьюшший человек.






Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона,

не просто тротуар исхоженный, а поле - вечно и огромно,

вся жизнь, как праздник запоздалый, как музыкант в краю чужом,

отрезок набережной давней, простертой за его окном.

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона,

все уместилось понемногу: его любовь, его корона,

беспомощность - его кормилица, и перевозчика весло...

О чем, красотка современная, ты вдруг вздохнула тяжело?

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона,

как между Было и Не стало - нерукотворная черта.

Ее мы топчем упоенно и преступаем окрыленно,

и кружимся, и кувыркаемся, и не боимся ни черта.

Как просто тросточкой помахивать, раскланиваясь и скользя!

Но род людской в прогулке той не уберегся от урона

меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига, барона.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Очень рад!

С удовольствием приветствую Мамашу Шико, которая почтила меня своим вниманием. Давненько не прибывало у меня (сам я правда и виноват, появляюсь так редко, что сам себя забывать стал)

---

Сестра моя

Сестра моя прекрасная, Натела,
Прошли года, а ты помолодела -
Так чист и ясен пламень глаз твоих...

Здоровья тебе и твоим близким, счастья и радости.