Веселый кладезь смешных и грязных...
Тут меня упрекают некоторые хорошие люди, что чернушный я, невесёлый и чуть ли не злой. Мне это обидно немного. Сам-то я себя за балагура и весельчака держу. Ан нет, оказывается! ЛюдЯм виднее.
Ну тогда я прямо вот сейчас смешной рассказик и сочиню. Держитесь за животы! Особенно беременные! (согласитесь — уже смешно!)
А у меня про беременных ещё несколько шуток есть. И про стариков, выживших из ума. Ну, очень смешно! Так что, вы уж держитесь возле меня — юмор вам будет обеспечен.
Давеча приходит этот, ну, как его, сейчас забыл, ну рыжий такой, потом вспомню и говорит:
… Да говорит. Сейчас не вспомню о чём, но очень смешно говорит. А главное рыжий. Ему бы рта не открывать и то деньги будут, а он ещё и говорит. Я до сих пор по три-четыре раза в туалет бегаю, чтобы отсмеяться, когда вспоминаю.
Ай, стервец! Остроумный! Люблю я таких, хоть и оглох немного в последние несколько лет. А видеть я никогда не видел, так что мне только на вкус бы его попробовать. А там тоже рецептеров никаких не осталось уже, так только, смеха ради. Горькое и кислое ещё чувствую, а больше ничего. Помню, что раньше и сладкое чувствовал. И разное другое чувствовал. А как это было не помню, ни сладкого, ни разного.
Это я шучу так. У меня юмор вообще зашкаливает любые барометры. Так дошутился, что и друзей у меня больше нет. И знакомые обходят стороной — чтобы не надорвать животов. Сейчас прямо на ваших глазах юмореску напишу. Хотите? Не хотите…
А я всё равно напишу!
Итак:
Однажды… Ну чего вы все скривились все так, будто бы этим словом никто своих рассказов, повестей и романов не называл? Почему вы к ним не претензии? Ну, ладно-ладно, я же предупреждал, что покладистый и добрый. Пусть будет не Однажды. Пусть это во вторник случилось, хотя сам-то я помню, что это было именно однажды. Но нет-нет, я понимаю, что не прав, только вы не бейте меня. Действительно, во вторник. Во вторник всё и случилось.
Хотя дней недели не так много, как писателей и наверное, тысяч по тридцать произведений на каждый день недели придётся. Это я только классиков посчитал на калькуляторе. Но других дней недели мне моя выдумка не позволяет.
Итак:
Однажды… Ой, нет, во вторник, во вторник!
Да, во вторник он ей и говорит.
Кто он? Почему здесь и зачем с ней вообще разговаривает? По какому праву? А она тоже, хоть и в кринолинах и в шиньонах, но все же помнят, как она задорничала на Черкизовсом рынке с нацменами.
А во вторник вдруг! Скажите, пожалуйста!… Вся такая в кринолинах и шиньонах, мать её. Завтра среда и она снова будет своими тоненькими пальчиками флейтистки гнилую морковку перебирать.
Оп-па, снова, чувствую, в секс понесло, а я ведь уже зарекался не единожды. Эти места у меня даже хуже, чем юмор.
Ну да. Он, конечно, разгорячённый весь, ему в карты сыграть очень срочно. Сейчас, говорит, я вам диадему принесу, мадам, только отолью на секундочку. Она зыркнула игривыми глазками в мою сторону — я как раз пол пометал возле их стола и позволила ему совершить процесс мочеиспускания в кабинке.
Я за ним…
Прошу пардону, выпивка закончилась. Стало быть и рассказу конец.
Ухожу со сцены под всеобщее ликование зала.
Ну тогда я прямо вот сейчас смешной рассказик и сочиню. Держитесь за животы! Особенно беременные! (согласитесь — уже смешно!)
А у меня про беременных ещё несколько шуток есть. И про стариков, выживших из ума. Ну, очень смешно! Так что, вы уж держитесь возле меня — юмор вам будет обеспечен.
Давеча приходит этот, ну, как его, сейчас забыл, ну рыжий такой, потом вспомню и говорит:
… Да говорит. Сейчас не вспомню о чём, но очень смешно говорит. А главное рыжий. Ему бы рта не открывать и то деньги будут, а он ещё и говорит. Я до сих пор по три-четыре раза в туалет бегаю, чтобы отсмеяться, когда вспоминаю.
Ай, стервец! Остроумный! Люблю я таких, хоть и оглох немного в последние несколько лет. А видеть я никогда не видел, так что мне только на вкус бы его попробовать. А там тоже рецептеров никаких не осталось уже, так только, смеха ради. Горькое и кислое ещё чувствую, а больше ничего. Помню, что раньше и сладкое чувствовал. И разное другое чувствовал. А как это было не помню, ни сладкого, ни разного.
Это я шучу так. У меня юмор вообще зашкаливает любые барометры. Так дошутился, что и друзей у меня больше нет. И знакомые обходят стороной — чтобы не надорвать животов. Сейчас прямо на ваших глазах юмореску напишу. Хотите? Не хотите…
А я всё равно напишу!
Итак:
Однажды… Ну чего вы все скривились все так, будто бы этим словом никто своих рассказов, повестей и романов не называл? Почему вы к ним не претензии? Ну, ладно-ладно, я же предупреждал, что покладистый и добрый. Пусть будет не Однажды. Пусть это во вторник случилось, хотя сам-то я помню, что это было именно однажды. Но нет-нет, я понимаю, что не прав, только вы не бейте меня. Действительно, во вторник. Во вторник всё и случилось.
Хотя дней недели не так много, как писателей и наверное, тысяч по тридцать произведений на каждый день недели придётся. Это я только классиков посчитал на калькуляторе. Но других дней недели мне моя выдумка не позволяет.
Итак:
Однажды… Ой, нет, во вторник, во вторник!
Да, во вторник он ей и говорит.
Кто он? Почему здесь и зачем с ней вообще разговаривает? По какому праву? А она тоже, хоть и в кринолинах и в шиньонах, но все же помнят, как она задорничала на Черкизовсом рынке с нацменами.
А во вторник вдруг! Скажите, пожалуйста!… Вся такая в кринолинах и шиньонах, мать её. Завтра среда и она снова будет своими тоненькими пальчиками флейтистки гнилую морковку перебирать.
Оп-па, снова, чувствую, в секс понесло, а я ведь уже зарекался не единожды. Эти места у меня даже хуже, чем юмор.
Ну да. Он, конечно, разгорячённый весь, ему в карты сыграть очень срочно. Сейчас, говорит, я вам диадему принесу, мадам, только отолью на секундочку. Она зыркнула игривыми глазками в мою сторону — я как раз пол пометал возле их стола и позволила ему совершить процесс мочеиспускания в кабинке.
Я за ним…
Прошу пардону, выпивка закончилась. Стало быть и рассказу конец.
Ухожу со сцены под всеобщее ликование зала.
А Вы неожиданный писатель. Кажется и сюжеты и события совсем личные и даже не события..., а не оторваться. И удовольствие читать.